Форум

{speedbar}

Я - Златан

Торрес
Торрес Забанен Сообщений: 0
Сподвигнуло меня на создание этой темы интервью Моуриньо, в котором он рассказал о многих вещах, которые многие, в том числе и я не знали. Поэтому читая автобиографии знаменитых футболистов работающих раньше с Моуриньо, захотелось узнать, а что же они думают о Жозе, как о человеке, как о тренере, о его привязанностях, и вобще побольше интересных фактов из его жизни, со слов тех, кто по жизни когда-либо сталкивался с этим удивительным человеком, давшим себе прозвище"особенный" !

Одним из тех кто работал с Моуриньо, хоть и непродолжительный срок, и до сих пор поддерживает с ним дружеские отношения - это Златан Ибрагимович! Не так давно, я наконец-то приобрёл его автобиографию на русском языке, и появилась возможность показать вам, на мой взгляд, самую пожалуй правдивую исповедь одного из самых талантливых футболистов Европы, до сих пор показывающих чудеса футбольного искусства!

Я - Златан!



Список действующих лиц

КО АНДРИАНСЕ — Мой первый тренер в «Аяксе».
АЛЕКСАНДАР, так же более известный, как КЕКИ — Мой младший брат, родился в 1986.
МАССИМО АМБРОЗИНИ — Капитан "Милана". Полузащитник.
МИК АНДЕРССОН — Мой тренер в "Мальмё", сначала в Суперэттане, потом в Аллсвенскане.
РОЛАНД АНДЕРССОН — Бывший футболист и член национальной сборной Швеции. Мой тренер, когда я присоединился к "Мальмё".
МАРИО БАЛОТЕЛЛИ — Молодой талант из миланского "Интера". Нападающий. Позже перешёл в "Манчестер Сити".
МАРКО ВАН БАСТЕН — Нападающий, выдающийся бомбардир. Тащил "Милан". В 1992-м был назван лучшим игроком мира.
ЛЕО БЕНХАККЕР — Футбольный тренер, тренировал такие команды, как, например, мадридский "Реал". Когда я перешёл в "Аякс", был там спортивным директором.
ЧИКИ БЕГИРИСТАЙН — Спортивный директор "Барселоны" во времена моего пребывания в клубе. Позже подал в отставку.
СИЛЬВИО БЕРЛУСКОНИ — Владелец "Милана". Бывший премьер-министр Италии.
ХАССЕ БОРГ — Бывший футболист, защитник национальной сборной Швеции. Во время моего пребывания в "Мальмё" был спортивным директором.
ФАБИО КАННАВАРО — Пришёл в "Ювентус" примерно в одно время со мной. Защитник. Назван лучшим игроком 2006-го года. Выиграл с Италией чемпионат мира.
ФАБИО КАПЕЛЛО — Дьявольский менеджер. Мой тренер в "Ювентусе".
АНТОНИО КАССАНО — Нападающий "Милана". Член национальной сборной Италии.
ТОНИ ФЛАЙГЕР — Друг детства. Футбольный талант из "Мальмё".
ЛУИ ВАН ГАЛ — Футбольный руководитель. Бывший тренер. Во второй половине моего пребывания в "Аяксе" был директором в клубе.
ИТАЛО ГАЛБЬЯТИ — Правая рука Капелло в "Ювентусе".
АДРИАНО ГАЛЛИАНИ — Футбольный руководитель, вице-президент "Милана".
ДЖЕННАРО ГАТТУЗО — Полузащитник "Милана". Воин. В 2006-м выиграл с Италией Кубок Мира.
ПЕП ГВАРДИОЛА — Бывший полузащитник, играл за "Барселону". Мой тренер в этом клубе.
ХЕЛЕНА — Моя подруга, моя жена. Мать моих детей.
ТЬЕРРИ АНРИ — Мой друг в "Барселоне". Французская суперзвезда, в "Арсенале" стал лучшим бомбардиром всех времён. Со сборной Франции выиграл чемпионаты мира и Европы.
АНДРЕ'С ИНЬЕСТА — Блистательный полузащитник и вингер "Барселоны". Выиграл чемпионаты Европы и мира с Испанией.
ФИЛИППО ИНДЗАГИ — Нападающий, ведущий бомбардир. Звезда "Милана". В Турине я жил в его квартире. С Италией выиграл чемпионат мира.
ЮРКА — Моя мама. Родилась в Хорватии. Работала уборщицей.
КАКА' — Атакующий полузащитник, звезда мирового масштаба. В 2007-м был назван лучшим игроком мира. Перешёл из "Милана" в "Реал".
РОНАЛЬД КУМАН — Мой тренер во время второй половины пребывания в "Аяксе".
ЖОАН ЛАПОРТА — Президент "Барселоны" большую часть моего пребывания в клубе.
ХЕНКЕ ЛАРССОН — Легендарный шведский форвард. Играл за "Селтик" и "Барселону". Обладатель Золотой Бутсы 2001-го года. Мой наставник в начале карьеры.
БЕРНДТ МАДСЕН — Председатель совета директоров "Мальмё" во время моего пребывания в клубе.
ДАНИЕЛЬ МАЙСТОРОВИЧ — Член национальной сборной Швеции. Поиграл за разные зарубежные команды. Хороший друг.
РОБЕРТО МАНЧИНИ — Мой тренер в первые два года в "Интере".
МАРКО МАТЕРАЦЦИ — Несокрушимый защитник, который выиграл чемпионат мира в 2006. Играл со мной в "Интере".
ХАССЕ МАТТИССОН — Капитан "Мальмё" во время моего пребывания в клубе.
МАКСИМИЛИАН — Мой старший сын. Родился в 2006-м.
МАКСВЕЛЛ — Бразильский футболист. Невероятно элегантный защитник. Мой приятель с первых дней в "Аяксе". Мы также вместе играли за "Интер" и "Барселону".
УЛОФ МЕЛЬБЕРГ — Друг, член национальной сборной Швеции, защитник. Кроме того, играл за "Астон Виллу" и "Ювентус".
ЛИОНЕЛЬ МЕССИ — Мировая звезда. Очаг игры "Барселоны". В клубе с 13-ти лет. В 2009-м и 2010-м стал лучшим игроком мира.
ГУНМУНДУР МЕТЕ — Хороший друг. Мы вместе играли в "Мальмё".
МИДО — Египтянин. Хороший друг в "Аяксе".
ЛУЧАНО МОДЖИ — Футбольный руководитель. Легендарный спортивный директор "Ювентуса" во время моего пребывания в клубе.
МАССИМО МОРАТТИ — Нефтяной магнат, владелец "Интера".
ЖОЗЕ МОУРИНЬЮ — Выдающийся менеджер. Мой тренер в "Интере". Позже перешёл в "Реал".
ПАВЕЛ НЕДВЕД — Полузащитник, играл со мной в "Ювентусе". Лучший игрок Европы 2003.
АЛЕССАНДРО НЕСТА — звёздный защитник "Милана". В 2006-м выиграл Кубок Мира с Италией.
АЛЕШАНДРЕ ПАТО — Резкий нападающий из "Милана". Бразилец.
АНДРЕА ПИРЛО — Полузащитник "Милана", позже проданный в "Ювентус". Выиграл чемпионат мира с Италией.
МИНО РАЙОЛА — Мой агент, мой друг, мой советчик.
РОБИНЬО — Удивительный бразильский талант. Играл второго форварда в "Милане", ранее — в "Реале" и "Манчестер Сити".
РОНАЛДИНЬО — Суперзвезда. Лучший игрок мира в 2004 и 2005. Мы вместе играли за "Милан".
РОНАЛДО — Один из величайших игроков всех времён. Бразилец. Нападающий. Лучший игрок мира 1996, 1997 и 2002. Мой кумир детства.
КРИШТИАНУ РОНАЛДУ — Нападающий, мировая звезда. Лучший игрок мира 2008. Играл за "Манчестер Юнайтед". Перешёл в "Реал" за рекордную сумму. (В книге обычно зовётся "Криштиану", чтобы не путать с игроком, который для меня навсегда останется настоящим Роналдо).
САНДРО РОССЕЛЬ — Преемник Жоана Лапорты на посту президента "Барселоны".
САНЕЛА — Моя старшая сестра, родилась в 1979.
САПКО — Мой старший брат, родился в Боснии в 1973.
ШЕФИК — Мой папа. Родился в Боснии. Работал каменщиком и охранником.
ТОМАС СЬЁБЕРГ — Бывший футболист и член национальной сборной Швеции. Ассисент тренера во время моих первых дней в "Мальмё".
ТИЙС СЛЕДЖЕРС — Голландский журналист и друг.
РУНЕ СМИТ — Журналист, который написал первую значимую статью обо мне.
ДЖОН СТИН ОЛЬСЕН — Агент, который заметил меня в "Мальмё". Поспособствовал переходу в "Аякс". Близкий друг до сих пор.
ЛИЛИАН ТЮРАМ — Защитник. Играл со мной в "Ювентусе". Выиграл со сборной Франции чемпионаты мира и Европы.
ДАВИД ТРЕЗЕГЕ — Французский голеадор, звезда. Мы вместе играли за "Ювентус". Победитель чемпионатов мира и Европы в составе сборной Франции.
РАФАЭЛ ВАН ДЕР ВААРТ — Полузащитник времён "Аякса".
ПАТРИК ВИЕЙРА — Полузащитник, играл со мной в "Ювентусе" и "Интере". Суперзвезда. Друг. Блестящий футболист. Со сборной Франции выиграл чемпионаты мира и Европы.
КРИСТИАН ВИЛЬХЕЛЬМСОН, ЧИППЕН — Полузащитник, член сборной Швеции, друг.
ВИНСЕНТ — Мой второй сын, родился в 2008-м.
ХАВИ — Полузащитник "Барселоны". В клубе с 11-ти лет. Выиграл со сборной Испании чемпионаты мира и Европы.
ДЖАНЛУКА ДЗАМБРОТТА — Легендарный защитник, играл вместе со мной в "Ювентусе" и "Милане". Выиграл со сборной Италии Кубок Мира в 2006-м.
АЛЕКСАНДЕР ОСТЛУНД — Друг, бывший игрок сборной Швеции. Играл за многие клубы, в том числе "Саутгемптон".

Часть первая

Пеп Гвардиола, главный тренер «Барселоны», одетый в серый костюм подошёл ко мне с озабоченным лицом.
Он заинтересованно взглянул на меня. В то время я считал его просто хорошим парнем, не Моуриньо или Капелло, конечно. Правда, это было до того, как между нами развязалась война. Это случилось осенью 2009 года, и я жил своей детской мечтой. Я играл в лучшей команде мира
и получал широкую поддержку 70000 человек на Камп Ноу. Я витал в облаках. Ну, может быть, не совсем так, в то время в газетах про меня писали много всякой ерунды. Я был bad boy и всё такое. Со мной трудно было иметь дело. Но всё же я был здесь. Хелена [жена Златана] и дети были в порядке. У нас был хороший дом в Эсплугес-де-Льобрегат и я ощущал себя настроенным на игру. Что могло пойти не так?
– Эй, ты, - сказал мне Гвардиола. – Здесь мы не витаем в облаках и чувствуем землю под ногами.
– Конечно, - сказал я. – Хорошо.
– И мы не приезжаем на всяких «Феррари» или «Порше» на тренировки.
Я кивнул. Не стал ему дерзить. Но какого чёрта его должно волновать на какой машине я езжу? Но подумал: что он хочет? Какой смысл он вкладывал в свои реплики? Уверяю, что мне не нужны дорогие машины или стоянка на тротуаре, чтобы похвастаться. Это не про меня. Да, я люблю свои авто. Они – моя страсть. Но я почувствовал по его виду, что скрывалось за его словами: не думай, что ты особенный.
Уже тогда я понял, что «Барса» похожа на школу. Игроки все были хороши, с ними было всё в порядке. Здесь играл мой старый друг Максвелл, знакомый мне по игре за «Аякс» и «Интер». Но, честно говоря, никто из ребят не вёл себя как суперзвезда, и это для меня было немного странным. Месси, Хави, Иньеста, вся эта банда напоминала мне школьников. Лучшие игроки мира стояли и просто кивали, и я не мог понять, что происходит. Это было просто смешно. Если тренер в Италии скажет «прыгайте», то игроки спросят: «Прыгать? Почему мы должны прыгать?».
Здесь же всё выполнялось беспрекословно. Я не вписывался. Но при этом думал: парень, нужно просто привыкнуть. Не подтверждай их мнение о тебе. И я старался адаптироваться. Стал слишком добрым и мягким. Это было безумием. Мино Райола, мой агент, мой друг, сказал мне:
– Что с тобой, Златан? Не узнаю тебя.

Никто не узнавал меня, ни друзья, никто. Я стал скучным, мягким, и вы должны обязательно знать, что со времен «Мальмо» у меня была собственная философия: я пилот своей собственной гонки [я сам управляю своей гонкой]. Мне не наплевать, что обо мне думают люди, но всегда чувствую себя некомфортно перед авторитетами. Мне нравятся люди, которые ездят на красный свет, если вы понимаете о чём я.
Но сейчас… Я перестал говорить то, что хотел бы сказать. Говорил лишь то, что на мой взгляд удовлетворило людей, то, чего они ожидали от меня услышать. Это было ненормально. Я приезжал в клуба на своей Ауди, мне кивали навстречу. Будто бы снова оказался в школе. Не смешивал своих товарищей по команде с дерьмом. Стал раздражительным. Златан переставал быть Златаном. Такого со мной не было с тех пор, когда я только пришел в Borgarskolan [школа, где учился Златан – прим.] и готов был обосраться от волнения, приглашая на вечернюю прогулку девушек в одежде от Ральфа Лорена. Но несмотря на всё это, сезон начался отлично. Я забивал гол за голом. Мы выиграли Суперкубок УЕФА. Я сиял. Я доминировал. Но я был кем-то другим. Что-то произошло, но пока ничего серьезного. Я был подавлен, а это было опасным, поверьте мне. Я должен быть немного сумасшедшим, чтобы хорошо играть. Должен кричать и выделываться. Но теперь всё это копилось внутри меня. Может быть, это произошло со всем давлением, что навалилось на меня. Я не знаю.
Я был вторым самым дорогим трансфером в истории футбола. Газеты писали, что Златан был трудным ребенком и у меня были проблемы с личностью, всё дерьмо выливалось и я ощущал этот вес на себе. Ведь здесь в Барселоне мы должны быть скромными. И я решил показать, что смогу играть здесь. Это было самым глупым решением в моей жизни. Я стал продолжать убивать себя на поле. Но больше не получал от этого удовольствие.

Даже задумался об уходе из футбола. Нет, не хотел разорвать контракт, ведь я профессионал. Но я потерял удовольствие от игры. А потом наступили рождественские каникулы. Мы поехали в Оре и я арендовал снегоход. Всякий раз, как жизнь становится тягостной, я хочу движения. Вожу я как маньяк. Однажды разогнал свой Porsche Turbo до 325 км/ч и ушел от преследования полиции. Я совершил так много бесшабашных дел, что едва ли хочу думать о них. И теперь я был в горах на своем снегоходе, получил обморожение и отлично провёл время.
Наконец-то получил дозу адреналина! Наконец-то вернулся настоящий Златан и я думал про себя: почему я это делаю? У меня есть деньги. Я не должен чувствовать себя дерьмом с тренером-идиотом. Ведь могу получать удовольствие и заботиться о семье. Это было прекрасное время, но продлилось оно недолго. Когда мы вернулись в Испанию, всё снова вернулось на круги своя. Не сразу, но медленно.

Прошёл лёгкий снегопад. Возникло ощущение, что испанцы никогда раннее не видели снег, машины бросало то влево, то вправо, и Мино, жирный идиот – замечательный жирный идиот, должен я добавить, чтобы меня правильно поняли – замерз, как собака, в своей летней обуви и легкой куртке. Он убедил меня взять Audi. Это едва не закончилось катастрофой. На спуске мы потеряли контроль над автомобилем и врезались в каменную стену. Вся правая часть авто была снесена. В тот день плохой погоды было много аварий, но никто не разбился так сильно, как я. Я выиграл аварийный конкурс и позже мы долго смеялись по этому поводу.

Иногда я стал быть самим собой и тогда мне было хорошо. Но в этот момент начинал говорить Месси. Он является невероятным игроком. Чертовски невероятным. Не знаю его очень хорошо. Мы слишком разные. Он пришел в «Барсу» в 13 лет и воспитывался в их культуре. У него абсолютно никаких проблем с этим школьным дерьмом. В команде игра вращается вокруг него, что на самом деле естественно. Он великолепен, но теперь пришел я, и стал забивать больше, чем он. Месси подошел к Гвардиоле и заявил:
– Я не хочу больше играть на правом фланге, вообще не желаю играть на фланге. Хочу играть в центре.
Это именно та позиция, где играл я. Но Гвардиола не подложил свинью. Он просто сменил тактику. От 4-3-3 он перешел на 4-5-1 со мной на острие и Месси прямо за мной. Этот шаг оставил меня в тени, все мячи шли через Месси и я не смог играть в свою игру. Я должен на поле быть свободным, как птица. Я из тех парней, которые хотят менять ситуацию на всех уровнях. Однако Гвардиола пожертвовал мной. Это правда. Он запер меня там. Хорошо, я могу принять эту ситуацию. Месси был звездой.

Гвардиола прислушивался к нему. Но давай будем последовательными! Я забивал гол за голом за «Барсу», я умирал на поле. Он не может подстраивать всю команду под одного игрока! Черт возьми, зачем он купил меня тогда? Никто не будет тратить такие деньги ради того, чтобы убить меня как игрока. Гвардиола должен был думать о нас обоих, и, конечно, среди руководства клуба начались волнения. Я был одной из самых крупных инвестиций и я не чувствовал себя хорошо. Я был слишком дорог, чтобы не чувствовать себя хорошо. Чики Бегиристайн, спортивный директор, толкал меня к разговору с тренером.
– Реши это!

Всё это мне не нравилось. Я игрок, который принимает ситуацию. Один мой друг сказал: Златан, всё выглядит так, как будто бы «Барса» купила Ferrari, но водит её как Fiat. И я решил, что это хороший аргумент. Гвардиола превратил меня в простого игрока, хуже, чем я был. И вся команда страдала из-за этого.
И я пошёл к тренеру. Подошёл к нему на поле во время тренировки. Я был очень осторожен и не хотел ссоры. Просто сказал ему:
– Я не хочу воевать. Не хочу войны. Я просто хочу обсудить некоторые вещи.
Он кивнул. Но он выглядел несколько испуганным, поэтому я повторил:
– Если вы думаете, что я хочу драться, то я уйду. Я просто хочу поговорить.
– Хорошо, мне нравится говорить с игроками.
– Послушайте, - продолжил я. – Вы не используете мои возможности. Если вы хотели простого бомбардира, то должны были купить Индзаги или кого другого. Мне нужно свободное пространство, чтобы чувствовать себя свободным. Я не могу бегать туда-сюда постоянно. Я вешу 98 килограммов. У меня нет нужного телосложения для этого.

Он задумался. Он часто делал это.
– А я думаю, что вы сможете так играть.
– Нет, будет лучше, если вы посадите меня на скамейку. При всём уважении, я понимаю вас, но вы жертвуете мной ради других игроков. Это не работает. Выглядит так, как будто бы вы купили Ferrari, но водите её как если бы это был Fiat.
Он продолжал думать.
– Хорошо, возможно, это было ошибкой. Это моя проблема. Я проработаю варианты.
Я был счастлив. Он «проработает варианты».

Но потом пришли лютые холода. Он стал отводить от меня глаза, и я был не один, кто обращал внимания на подобные вещи. Но на моей новой позиции я продолжил великолепно играть. Я забил много голов. Правда, не так много, как это было в Италии. Был слишком высоко на поле. Больше не был тем самым Ибракадаброй, но всё же… На «Эмирейтс» в Лиге Чемпионов мы полностью переиграл «Арсенал». Стадион кипел. Первые двадцать минут были восхитительны, я забил гол… потом еще один. Красивые голы. Я думал: смотри, Гвардиола! Я играю в свою игру! Но меня заменили, «Арсенал» вернулся в игру и забил дважды. Это было дерьмово, а потом я почувствовал боли в бедре. Обычно тренер беспокоится о подобных вещах. Травмированный Златан серьезная потеря для любой команды. Но Гвардиоле было всё до фени. Он не сказал ни слова в течение трех недель. Они ни разу не встретился со мной и не спросил: как вы себя чувствуете, Златан? Можете ли вы играть в следующей игре?

Он даже не здоровался. Ни слова. Он старался не смотреть на меня. Если я заходил в комнату, он уходил из неё. Что вообще происходит? Я задумался. Разве я сделал что-то? Я выгляжу странно? Я говорю странно? Мой мозг оказался в тупике. Я не мог спать. Думал об этом постоянно. Не то чтобы я нуждался во внимании Гвардиолы или чем-то типо того. Он мог меня ненавидеть. Во мне проснулась ненависть и жажда мести. Но затем я перестал думать об этом, и стал общаться с другими игроками. Никто не понимал, что происходит. Я спросил Тьерри Анри, который в то время начинал игры со скамейки запасных. Тьерри Анри – лучший бомбардир в истории сборной Франции. Он крутой. Он всё еще мог удивить, но у него также возникли проблемы с Гвардиолой.
– Он не приветствует меня. Он не смотрит мне в глаза. Что случилось?
– Понятия не имею, - ответил мне Анри.
Мы даже начали шутить по этому поводу. «Эй, Златан, он сегодня посмотрел на тебя?». «Нет, но сегодня я хотя бы видел его со спины!». «Поздравляю, ситуация явно улучшается!» Вот дерьмо, но это немного помогло. Эта ситуация действовала мне на нервы и каждый час я спрашивал себя: что я сделал? Что не так? Но никогда не получал ответа. После того самого разговора между нами выросла стена. Другого объяснения у меня не было. Был ли он взбешен тем, что я завёл разговор о своем положении? Он психовал из-за той беседы? Я попытался выловить его, я шел прямо к нему, глядя ему в глаза. Он развернулся. Казалось, что он боится, а я хотел снова поговорить. И спросил: что всё это значит? Подошёл к нему достаточно близко.

Это было его проблемой. Не то, чтобы я знал, что это было. Я всё еще не могу найти ответ. Или, ну…я не думаю, что этот парень способен работать с сильными личностями. В своей школе он хочет видеть лишь хороших мальчиков. И что еще хуже: он убегает от своих проблем. Он не может смотреть им в глаза, что делает всё гораздо хуже.
Всё стало ещё хуже…
Сообщение отредактировал Торрес 12 апреля 2015 - 01:46
#1 12 апреля 2015 - 01:44
Торрес
Торрес Забанен Сообщений: 0
Часть вторая

"Ты обосрался на глазах у Моуриньо"

Облако пепла от исландского вулкана накрыло Европу. Все авиарейсы были отменены, а нам предстояла встреча с миланским «Интером» на «Сан-Сиро». Мы сели в автобус. Какой-то полоумный в «Барсе» решил, что это хорошая идея. Тогда у меня не было каких-либо проблем со здоровьем. Поездка стала катастрофой. На дорогу потребовалось шестнадцать часов, мы чувствовали себя побитыми, когда наконец прибыли в Милан. Это была наша самая важная игра в том сезоне, полуфинал Лиги чемпионов, и я был готов к жесткой борьбе, недовольству и свисту на моей бывшей арене. Без проблем, это меня только подхлестывало. Но, тем не менее, ситуация была ужасной.

Жосе Моуриньо – большая звезда. Он выигрывал Лигу Чемпионов с «Порту». Он был моим тренером в «Интере». Он крутой. Когда он познакомился с Хеленой [женой Златана], Жозе прошептал ей: Хелена, у тебя есть только одна миссия. Держи Златана, следи за его сном, делай его счастливым! Этот парень всегда говорит то, что хочет. Он мне нравится. Он лидер своей армии. Всё моё время, проведённое в «Интере», он присылал мне сообщения, в которых спрашивал, как я себя чувствую. Он является полной противоположностью Гвардиолы. Если Моуриньо пропускал свет в комнату, то Гвардиола опускал жалюзи. Я думаю, что таким образом Гвардиола пытался противостоять ему.

– Мы играем не против Моуриньо. Это «Интер», – сказал он.
Такое чувство, будто бы думали, что будем пинать мяч с тренером. Но он решил выпустить еще философского дерьма. Едва ли я слушал его. Зачем мне это? Это было непередаваемое дерьмо из крови, пота и слёз, нечто подобное. Никогда до этого не слышал, чтобы тренер так говорил. Просто мусор. Но потом он, наконец, подошёл ко мне. Это случилось во время тренировочной практики на «Сан-Сиро». Люди смотрели за её ходом и это выглядело как «Вау, Ибра вернулся!»
– Можешь ли ты начать матч в старте? – спросил Гвардиола.
– Определенно, – ответил я.
– Готов ли ты?
– Определенно. Чувствую себя прекрасно.
– Но готов ли ты?
Он мне напоминал попугая, и по телу прошёл противный импульс.
– Слушайте, эта поездка была ужасной, но я в хорошей форме. Травм нет. Я оставлю всего себя на поле.
Гвардиола выглядел так, словно он сомневался во мне. Я не понимал его, а потом позвонил Мино Райоле. Все время я называю его просто Мино. Шведские журналисты часто говорят: Мино – плохой пример для Златана. Мино это то, Мино это это. Хотите знать правду? Мино – гений. Я спросил его: Что это парень имеет в виду? Никто из нас так и не понял.

Игру я начал в стартовом составе и мы вели 1-0. Игра у меня шла, но я был заменен после шестидесяти минут. Мы проиграли 3-1. Это было дерьмово. Я был в ярости. В прежние времена, времена выступления за «Аякс», для того, чтобы забыть поражение, мне требовалось от нескольких дней до недель. Теперь же у меня была Хелена и дети. Они помогают мне всё забыть и двигаться дальше. И я был сосредоточен на ответном матче на «Камп Ноу». Ответный матч был невероятно важным и волнение нарастало с каждым днём.
Давление было невероятным. Напоминало раскат грома в воздухе. Мы должны были выиграть по-крупному. Но потом… Даже не хочу думать об этом, хотя ладно, я это сделаю. Это сделало меня сильнее. Мы выиграли 1-0. Но этого было недостаточно. Мы вылетели из Лиги Чемпионов, а потом Гвардиола смотрел на меня, будто бы это была моя ошибка. И я подумал: чаша окончательно пуста. Карточная игра окончена. После этой игры я чувствовал себя так, как будто бы в клубе мне больше не рады, мне просто было плохо, когда я был за рулём своей Audi.
Когда я сидел в раздевалке, то чувствовал себя дерьмом, а Гвардиола смотрел на меня, будто бы проблема – это я, как будто я какой-то урод. Это было безумием. Он был стеной, каменной стеной. Я не чувствовал признаков жизни в нём, но хотел этого каждую секунду.

Я больше не был частью команды. Когда мы играли против «Вильяреала», он позволил мне выйти на пять минут. Пять минут! Я кипел изнутри, не потому, что я был на скамейке запасных. Я могу согласиться с тренером, если он достаточно мужик для того, чтобы сказать: ты недостаточно хорош, Златан.
Гвардиола не проронил ни слова, ничего, и в этот момент кипел. Чувствовал это ощущение по всему телу и на месте Гвардиолы я бы испугался. Нет, я не полез в драку. Я совершил много дерьмовых вещей. Не дрался, просто снёс на поле одного-двух человек. Когда я злюсь, то в глазах темнеет. И рядом со мной лучше не находиться. Позвольте рассказать в деталях, что произошло далее. После игры пошёл в раздевалку, абсолютно не планирую каких-либо буйств…Я не был счастлив, а в раздевалке стоял мой враг, мирно почесывая свою лысину. Там было пару одноклубников. Туре и кто-то ещё, стоял большой металлический ящик, куда мы сбросили свою одежду, и я смотрел на эту коробку. Я пялился на ящик. Потом я пнул его. Я думаю, он пролетел метра три, но меня это не успокоило. Я крикнул:
– У тебя нет яиц, ты не мужик! – и, вероятно, пару вещей похуже.
– Ты обосрался на глазах у Моуриньо. Можешь идти нахер!
Я вел себя, как сумасшедший, и вы, наверное, думаете, что Гвардиола ответил что-нибудь вроде: "Успокойся, так нельзя разговаривать с тренером!" Но он не из таких. Он слабый трус. Он просто поднял ящик, как маленький уборщик, и потом ушел, не сказав ни слова. Конечно, все потом распространилось. В автобусе было безумство:
– Что произошло, что случилось?

Я думаю, что ничего. Всего лишь несколько слов правды. У меня не было сил говорить об этом. Я был зол. Мой тренер гнобил меня неделя за неделей без объяснения причин. Мне было больно. Я дрался раньше, но на следующий же день мы выясняли все недомолвки и двигались дальше. Теперь же была тишина, тишина и продолжающийся террор, и я подумал:
– Мне 28 лет. Я забил 22 гола и отдал 15 передач здесь, в «Барсе». Но до сих пор я как будто бы не существую, будто бы я воздух. Должен ли я принять это? Должен ли я продолжить процесс адаптации? Ни в коем случае!

Я сидел на скамейке в матче против «Альмерии» и понял это, а потом вспомнил те самые слова: «И мы не приезжаем на всяких «Феррари» или «Порше» на тренировки». Какая нахрен разница? Я езжу на том, на чём хочу, и это не зависит от мнения всяких ссущих идиотов. Я запрыгнул в мою Enzo и припарковал её возле двери базы. Конечно же, это привело к цирку. Газеты писали, что мой автомобиль равнозначен месячному окладу всей «Альмерии». Но мне было все равно. Медиа ерунда в этом случае не значит ровно ничего.
Я решил дать серьезный отпор, и вы должны знать одно, что это та игра, в которую я могу играть. Раньше я был bad boy, поверьте мне. Но я не хотел возиться с подготовкой и позвонил Мино. Мы всегда планируем умные и грязные трюки вместе. Также я набрал своим друзьям.

Я хотел получить различные точки зрения на ситуацию, и, о боже, я получил все виды консультаций. Ребята хотели прийти и расколотить всё к чертям, но я подумал, что это не совсем правильная стратегия. И, конечно, я всё обсудил с Хеленой. Она из другого мира. Она классная. Также она может быть жесткой. Но теперь она пыталась ублажить меня:
– Ты стал лучшим отцом. Хоть у тебя и нет команды, где ты бы чувствовал себя хорошо, у тебя есть мы.
Эти слова сделали меня счастливым. Я немного попинал мяч с детьми и убедился, что с моими чувствами всё в порядке. Некоторое время я провел за видеоиграми. Это как болезнь для меня. Они меня пожирают. Но так как во времена «Интера» я мог играть до четырех-пяти утра, а потом после пары часов сна прийти на тренировку, я установил для себя правила: никакой Xbox или Playstation после десяти вечера.

Я не могу позволить, чтобы время убегало от меня. В течение этих недель в Испании я пытался провести время со своей семьей и просто расслабиться в нашем саду. Иногда я мог позволить себе выпить. Это было прекрасное время. Но по ночам, когда я лежал без сна, или когда я был на тренировке и видел Гвардиолу, внутри меня просыпалась темная сторона. И я планировал следующий ход моей мести. Я сделал бы все по-другому, но пути назад уже не было. Это было время, когда надо было постоять за себя, вернуть себя прежнего.
Не забывайте: вы можете убрать ребенка подальше от гетто, но не можете убрать гетто из ребенка.

Часть третья

"Никто не смеет трогать моих детей"

Когда я был маленьким, мой брат подарил мне велосипед BMX. Я назвал его Fido Dido. Fido Dido был маленьким дерзким засранцем, мультяшным героем с колючими волосами. Я считал его очень крутым. Но велосипед вскоре украли возле бани в Русенгорде, и мой отец направился туда, распахнув рубашку и засучив рукава. Он из тех, кто говорит: «Никто не смеет трогать моих детей! Никто не смеет красть их вещи!». Но даже такой крутой парень, как он, ничего не мог с этим поделать. Fido Dido исчез, а я был опустошен.

После этого я стал воровать велосипеды. Научился взламывать замки. Я стал крут в этом деле. Бам, бам, бам, и велик уже мой. Я был велосипедным вором. Это было моим первым «делом». И это было довольно невинно. Но иногда всё же выходило из-под контроля. Однажды я оделся во всё чёрное, вышел ночью на улицу как чёртов Рэмбо, и с помощью огромного болтореза обзавёлся военным байком. Разумеется, этот велик был очень крут. Мне он нравился. Но, если честно, для меня был важнее сам процесс, эмоции, а не велик. Меня прикалывало колесить в темноте и кидаться яйцами в окна. Меня редко ловили.

Один неприятный случай произошел со мной в универмаге Уэсселс недалеко от Ягерсру. Но, откровенно говоря, я это заслужил. Мы с другом нарядились в огромные зимние пуховики посреди лета (полный трындец, конечно), а под этими куртками у нас было 4 ракетки для настольного тенниса и ещё всякий разный хлам, который мы стырили. «Так, ребятки, за это надо платить», — сказал охранник, который поймал нас. Я вытащил несколько пенни из кармана: «Вот этим?» Парень оказался лишён чувства юмора, поэтому с тех пор я решил быть более профессиональным. И я так предполагаю, я стал довольно искусным маньяком в конце концов.

Я был хилым ребёнком. Зато у меня был большой нос, и я шепелявил, поэтому ходил к логопеду. Женщина приходила в мою школу и учила меня говорить букву С, а я считал это унизительным. Я ведь хотел как-то самоутверждаться…И всё это кипело внутри меня. Я не мог усидеть на месте больше секунды, поэтому всё время бегал. Если я бежал достаточно быстро, то казалось, что со мной не может случиться ничего плохого. Мы жили в Русенгорде, на окраине Мальмё, и там было полным полно сомалийцев, турков, югославов, поляков, других иммигрантов, ну и шведов, конечно. Все там вели себя дерзко. Пустяк мог вывести из себя, и это было не очень-то и легко, если не сказать больше.

Мы жили на четвертом этаже в доме по Кронмэнс-Роуд, и атмосфера там была не особо дружественной. Никто никогда не спрашивал: «Как твои дела, малыш Златан?», ничего подобного. Если у меня были какие-то проблемы с домашкой, никто из взрослых не помогал. Я был сам по себе, даже пожаловаться было некому. Нужно было просто стиснуть зубы, хотя вокруг был хаос, драки и мелкие потасовки. Конечно, иногда хотелось хоть какого-нибудь сочувствия. Однажды я свалился с крыши в детском саду. У меня был фингал под глазом, я побежал домой в слезах, надеясь, что кто-то погладит меня по головке, скажет хоть пару добрых слов. А вместо этого я получил пощёчину.
— Что ты делал на крыше?

Это было как-то не очень похоже на «Бедняга, Златан». Это больше напоминало: «Чёртов идиот, лазает он по крышам. Получи оплеуху». Я был в шоке и убежал. У мамы не было времени на утешения. Она работала уборщицей, изо всех сил пыталась заработать денег. Она была настоящим борцом. На остальное её просто не хватало. Ей вообще приходилось нелегко, ведь у нас у всех характеры не ахти. Беседы в нашем доме нельзя было назвать нормальными, в других шведских семьях было по-другому. Что-то вроде «Дорогой, не мог бы ты передать мне масло» вы бы не услышали, скорее: «На, возьми своё молоко, придурок!» . В доме то и дело грохотали двери, а мама плакала. Она много плакала. Я люблю её. У неё была трудная жизнь. Она убиралась по четырнадцать часов в день, а иногда мы ходили следом, выбрасывая мусор из баков и всё в таком духе. Так мы получали немного карманных денег. Но иногда мама выходила из себя...
Она била нас деревянными ложками. Иногда они ломались, и я должен был пойти и купить новые, как будто это была моя вина, раз ложка об меня сломалась. Я помню один такой день. Я бросил кирпич в детском саду, а он как-то отскочил и разбил окно. Мама всполошилась, когда узнала об этом. Всё, что стоило денег, заставляло её волноваться, и она ударила меня ложкой. Бам, бум. Было больно, и ложка, кажется, снова сломалась. Я не знаю. Как-то раз дома не было ложек, и тогда мама пришла за мной со скалкой. Но я удрал и рассказал об этом Санеле.

Санела — моя единственная родная сестра. Она на два года старше. Она девчонка бойкая, думала, что мы должны в некоторые игры играть вместе с мамой. Чёрт, разрази меня гром! Сумасшедшая! И мы пошли в магазин, купили связку тех ложек, совсем дешёвых, и вручили их маме в качестве рождественского подарка.
Я не думаю, что она оценила иронию. Ей было не до этого. На столе должна была быть еда. И она отдавала этому все силы. Дома нас была целая куча, ещё же мои сводные сёстры, которые позже исчезли и оборвали с нами все контакты, мой младший брат Александр, которого мы звали Кеки. Денег, конечно, не хватало. Да ничего особо не хватало, поэтому старшие заботились о младших, иначе было нельзя. Было много лапши быстрого приготовления и кетчупа. Иногда мы ели у друзей или у моей тёти Хэнайф, которая жила в том же доме. Она ещё раньше нас переехала в Швецию.

Мне не было даже двух лет, когда мои родители развелись, поэтому я об этом ничего не помню. Быть может, это и хорошо. Говорят, брак был так себе. Родители постоянно ругались, да и поженились-то они только для того, чтобы мой отец мог получить вид на жительство. Естественно мы остались с мамой. Но я скучал по отцу. У него всегда была какая-то движуха, с ним было весело. Мы могли видеться с ним в любой уик-энд, он обычно приезжал на своём стареньком синем «Опель Кадет», и мы шли в парк Пилдам, или на остров Лимхамн, чтобы поесть гамбургеров и мягкого мороженого. Как-то раз он решил шикануть и купил каждому из нас по паре Nike Air Max, крутые кроссовки, да и стоили они реально дорого, больше тысячи крон. У меня были зелёные, у Санелы — розовые. Ни у кого во всём Русенгорде таких не было, и мы чувствовали себя офигенно. С папой было здорово, он нам ещё давал немного денег на пиццу и колу. У него была приличная работа и только один сын, Сапко. А для нас он был весельчаком-папой на выходные.
Но всё меняется. Санела была отличной бегуньей. Она была самой быстрой в беге на 60 метров во всём Сконе (прим. автора — регион на юге Швеции), и папа был горд как павлин, он постоянно заставлял её тренироваться. «Отлично, Санела, но ты можешь лучше», — сказал он. Это было в его духе: «Лучше, еще лучше, не останавливаться на достигнутом» — и на этот раз я был в машине. Отец запомнит это именно так в любом случае, но он заметил это сразу. Что-то было не так. Санела была тиха. Она сдерживала плач.

— Что случилось?, — спросил он.
— Ничего, — ответила она, но он спросил снова, и только тогда она всё рассказала.
Мы не должны говорить об этом детально, всё-таки это история Санелы. Но мой отец…он как лев. Если что-то случается с его детьми, он психует, особенно когда дело касается Санелы, его единственной дочери. Это превращалось в настоящий цирк с допросами, расследованиями, спорами и прочей ерундой. Многого из этого я не понимал. Мне ведь исполнилось всего 9.
Это было осенью 1990-го, они мне ничего не говорили. Но у меня были свои догадки, конечно. Дома был бардак. Не в первый раз, надо сказать. Одна из сводных сестёр употребляла наркотики, что-то тяжёлое, и держала их дома, в тайниках. Вокруг неё всегда был какой-то хаос, звонили какие-то мерзкие люди, было страшно, что с ней что-то случится. В другой раз маму арестовали за сокрытие ворованных украшений. Какие-то друзья сказали ей: «Возьми эти ожерелья!», а она так и сделала. Она не понимала. Но эти вещи были краденные, и вскоре прибыла полиция, и взяла маму. Я до сих пор помню это странное чувство неопределенности:
«Где мама? Почему она ушла?»

После случившегося Санела снова плакала, и я просто убежал. Я слонялся где-то на улице или играл в футбол. Не сказать, что я был лучше других сложен, или более перспективен. Я был всего лишь одним из ребят, которые пинали мяч, быть может, даже чуть хуже. Но периодически у меня возникали вспышки немотивированной агрессии. Я мог головой кого-нибудь боднуть, или даже на партнёров по команде накинуться. Но у меня был футбол. Это было то, что мне нужно. Я играл всё время, во дворе, на поле, во время школьных каникул. В то время мы как раз пошли в школу имени Варнара Райдена. Санела в пятый класс, я в третий, и никто не сомневался, кто из нас был прилежным учеником! Санела повзрослела раньше, стала для Кеки второй мамой и заботилась о семье, когда сёстры уехали. Она взяла на себя огромную ответственность. Она была примером. Она не была из тех, кого вызывает на ковёр к директору, поэтому когда нам позвонили, я сразу забеспокоился. Вызвали нас обоих. Если бы вызвали только меня, то это было бы обычным делом. Но тут я и Санела. Кто-то умер? Что вообще происходит?

У меня болел живот, и мы шли по коридору. Это было то ли поздней осенью, то ли зимой. Я был словно парализован. Но когда мы зашли в кабинет, я обрадовался, ведь рядом с директором сидел мой отец. Где папа, там обычно веселье. Но весело не было. Обстановка была очень жёсткой, очень официальной, посему я чувствовал себя неловко, и, честно говоря, я даже не понял большую часть того, что было сказано. Понятно, что это было о маме и папе, и приятным уж точно никак не являлось. Только сейчас, спустя многие годы, когда я работаю над этой книгой, части паззла находят своё место.

В ноябре 1990-го социальная служба провела своё расследование и папа получил право опеки надо мной и Санелой. Было решено, что место, где мы жили с мамой, для нас непригодно, и нельзя сказать, что это была целиком её вина. Были и другие причины, но это было главным, это неодобрение. Мама была просто опустошена. Она потеряет нас? Это была катастрофа. Она плакала не прекращая. Да, она била нас ложками, лупила иногда, не слушала, ей никогда не везло с мужчинами, да и денег у неё никогда не было. Но своих детей она любила. Она просто воспитывалась в жёстких условиях, и, я думаю, папа это понимал. Он подошел к ней в тот же день:
— Я не хочу, чтобы ты потеряла их, Юрка.
Сообщение отредактировал Торрес 12 апреля 2015 - 22:31
#2 12 апреля 2015 - 22:26
ricasso1
ricasso1 Посетители Сообщений: 0
почитал,понравилось.Скачать можно?
#3 13 апреля 2015 - 23:58
Azarinka
Azarinka Посетители Сообщений: 0
В PDF есть вот тут:

[url]http://flibusta.net/a/133767[/url]
Сообщение отредактировал Azarinka 14 апреля 2015 - 20:36
#4 14 апреля 2015 - 20:33
ricasso1
ricasso1 Посетители Сообщений: 0
Azarinka,
big thks!
#5 14 апреля 2015 - 23:14
Торрес
Торрес Забанен Сообщений: 0
Часть четвёртая

"Он пьёт, чтобы залить горе"
.
Но он потребовал некоторых улучшений, а папа не из тех, кто в таких ситуациях играет в игрушки. Без сомнения, это были резкие слова. «Если положение дел не улучшится, вы больше никогда не увидите своих детей» и всё в таком духе, но я так и не понял, что именно произошло. Санела жила с папой в течение нескольких недель, а я остался с мамой, несмотря ни на что. Это было не лучшим решением. Санеле не нравилось у папы. Мы с ней как-то нашли его спящим на полу, а на столе обнаружили гору пивных бутылок. «Папа, проснись, проснись!». Но он продолжал спать. Мне это показалось странным. Почему он так поступает? Мы не знали, что делать. Но мы хотели помочь. Возможно, он замерзал? Мы накрыли его полотенцами и одеялами, чтобы он согрелся.

Но я ничего не понимал. Санела, наверное, побольше въезжала. Она замечала у него резкие перепады настроения, он мог кричать как медведь, пугая её. И она скучала по младшему брату. Она хотела вернуться к маме, а я наоборот. Я скучал по папе, и как-то ночью я ему позвонил, это был, пожалуй, звонок отчаяния. Без Санелы мне было одиноко.
«Я не хочу жить здесь. Я хочу к вам».
«Приезжай», — сказал он. «Я вызвал такси».

Социальные службы проводили новые расследования. В марте 1991-го года мама получила право опеки над Санелой, а папа — надо мной. Нас разделили, меня и сестрёнку, но мы всегда были рядом. Мы очень близки. Сейчас Санела работает парикмахером, и иногда люди, приходящие к ней в салон, говорят: «О Боже, ты так похожа на Златана!», но она отвечает: «Ерунда, это он похож на меня». Она сильная. Но лёгкого пути не было ни у кого из нас. Мой папа, Шефик, переехал из Хордс-Роуд, что в Русенборге на площадь Вэрнхем в Мальмё в 1991. Как вы уже поняли, у него большое сердце, он умереть был готов за нас.
Но всё оказалось не так, как я ожидал. Я знал его лишь как «папу на выходные», который кормил нас гамбургерами и мороженым.
А теперь мы должны были быть вместе каждый день, и я сразу заметил, что у него было как-то пусто. Чего-то как будто не хватало. Быть может, женщины. Был телевизор, диван, книжные полки и две кровати. Не было ничего лишнего, но и комфорта, домашнего уюта тоже не было. На столах валялись пивные бутылки, на полу — мусор, и было видно, что, когда он начинал клеить обои, он закончил только одну стену. «Остальное я доделаю завтра!». Но этого не происходило. Мы часто переезжали и нигде не задерживались. Но в любом другом месте было так же пусто.

Папа был строителем с ужасным рабочим графиком. Когда он приходил домой, он прямо в рабочих штанах, из карманов которых торчали отвертки и ещё какие-то штуки, садился к телеку, клал рядом с собой телефон, и не хотел, чтобы его беспокоили. Он жил в каком-то своём мире, частенько слушал югославскую народную музыку в наушниках. Он был без ума от музыки Юго. Он записал для себя несколько кассет. Когда у него хорошее настроение, он шоумен. Но намного чаще он уходил в себя, а если мне вдруг звонили друзья, он злобно шипел:
«Не звоните сюда!»

Я не мог привести туда своих друзей, а если они спрашивали обо мне, я об этом даже не узнавал. Телефон не был для меня чем-то важным, да и дома мне не с кем было поговорить. Ну, хорошо, да, когда было действительно что-то важное, я мог обратиться к папе. Он мог сделать для меня что угодно, хоть в центр города метнуться, чтобы в своей слегка нахальной манере всё разрулить.
Его походка словно говорила: «Ты кто нахрен такой?». Но ему было плевать на это. А так же ему было плевать на то, что произошло у меня школе, на футболе или с друзьями, поэтому мне приходилось держать всё в себе или идти куда-нибудь. Первое время с нами жил ещё мой сводный брат, Сапко, я бы мог с ним, в принципе, иногда поболтать, ему тогда 17, кажется, было. Но я плохо помню, что тогда было, а вскоре отец и вовсе выпнул его на улицу. У них иногда случались серьёзные разногласия. Печальная, конечно, история: мы с папой остались вдвоём. Мы были одиноки, потому что, как это ни странно, у него тоже не было никаких друзей, которые приходили бы в гости. Он просто сидел и пил. Без компании. И не закусывая. Хотя еды всё равно не было.

Я всё время был на улице: в футбол играл, гонял на ворованных великах. Частенько я приходил домой голодный как волк, открывал холодильник и думал: «Пожалуйста, пожалуйста, путь будет хоть что-то!». Но нет, всё тщетно, было разве что молоко, масло, хлеб, и, если повезёт, немного сока. Мультивитамин, 4-хлитровый пакет, самый дешёвый сок, купленный в арабском магазине. Ну и пиво, конечно, Приппс Бла или Карлсберг, 6 упаковок. А иногда было только пиво, и мой желудок начинал требовать еды. Никогда не забуду эту боль. Спросите Хелену (прим. переводчика — жена Златана)! Я всегда говорю, что холодильник должен быть заполнен. И буду говорить. На днях мой сын Винсент плакал, потому что ему ещё не подали макароны, которые уже готовые стояли на плите. Мальчуган кричал, потому что не получал свою еду достаточно быстро, на что мне хотелось воскликнуть: «Да если б вы только знали, насколько хорошо вы живёте!». Я мог все углы в доме обыскать, чтобы найти хотя бы макарошку или фрикадельку. Я мог тостом наестся. Мог съесть целую буханку хлеба. Ну, или на крайняк к маме поехать. И думаете меня там ждали с распростёртыми объятьями? Ничего подобного. «Чёрт, Златан приехал? Разве Шефик его не кормит?». Иногда она вопила: «Мы, что, похожи на миллионеров? Ты у нас собираешься есть или на улице?» Но на самом деле мы помогали друг другу. Я начал войну с пивом в папиной квартире. Я взял и вылил в унитаз содержимое некоторых бутылок. Не всё, конечно, но с самым очевидным я расправился.

Он вообще редко что-то замечал. Пиво было повсюду: на столах, на полках, и зачастую я просто собирал пустые банки в большой чёрный мусорный мешок и сдавал их. Я мог получить 50 эре (прим. переводчика — 1 крона=100 эре) за банку. Иногда я мог набрать на 50, или даже на 100 крон (100, 200 банок). Банок была целая куча, но я был рад наличным. Но, безусловно, это всё было грустно. Как и все дети в подобной ситуации, я научился угадывать его настроение. Я точно знал, когда с ним можно поговорить. На следующий день после того, как он выпил, это было бесполезно.

А на второй день ещё хуже. Иногда он просто рвал и метал. А иногда был невероятно щедрым. Давал мне пятьсот крон за милую душу. В то время, я коллекционировал футбольные фотографии. Вам давали жвачку и 3 фотки в небольшом пакете. Оу, каких парней я хотел бы получить? Я задумался. Марадона? Я часто разочаровывался, особенно когда мне попадались шведские игроки, а я о них ничего не знал. Но однажды папа пришел домой с целой коробкой. Это был просто разрыв. Я открыл их все, добрался до всех крутых бразильцев. Иногда мы смотрели вместе телевизор, разговаривали. Вот это было просто прекрасно.
Но в другие дни он пил. У меня в голове были какие-то страхи, и я стал сталкиваться с ними, когда повзрослел. Я не сдавался, как мой брат. Я говорил ему: «Ты слишком много пьешь, пап», и у нас было несколько безумных препирательств, иногда совсем бессмысленных, но каждый хотел доказать свою правоту. Я хотел доказать, что у меня есть своё мнение, но затем дома снова был этот долбаный беспорядок.

Но он никогда не трогал меня физически, никогда. Ну, как-то он поднял меня на пару метров и бросил в постель, но это потому что рядом была его драгоценная Санела. Он был добрейшим человеком в мире где-то в глубине души, и теперь я понимаю, что жизнь у него была непростая. «Он пьёт, чтобы запить горе», — сказал как-то мой брат, и, быть может, он был прав. Война задевала его за живое.
Война — странная штука. Я никогда ничего не знал об этом. Я был защищён. Все себя превозмогали. Я даже не понимал, почему мама и сёстры одеты в чёрное. Это мне напоминало какие-то странные модные веяния. Бабушка умерла от взрыва бомбы в Хорватии. Скорбили все. Все, кроме меня, ведь я никогда не был в курсе, и никогда не думал о том, кто серб, а кто босниец. Но для моего отца это было ужасно.

Он приехал из Биелины, города в Боснии. Он там раньше каменщиком был, все его друзья жили там. И внезапно в городе наступил настоящий ад. Биелина была потрёпана, и то, что он снова назвал себя мусульманином, странным совсем не казалось. Сербы вторглись в город и убили сотни мусульман. Я думаю, он многих из них знал, и вся его семья должна была бежать. Всё население Биелины было эвакуировано, и сербы вламывались в пустые дома, в папин старый дом в том числе. Теперь я понимаю, почему у него не было для меня времени, особенно по ночам. Он сидел в ожидании телевизионных новостей, телефонных звонков. Война поглотила его, он стал одержим ожиданием новостей. Он сидел в одиночестве, пил и горевал, слушал Юго, а я старался быть на улице, или шёл к маме. Это был другой мир.

В этом мире были только я и папа. А у мамы был цирк какой-то. Люди приходили и уходили, слышались только громкие голоса и хлопанье дверей. Мама переехала на 5 этажей вверх в том же доме, Кронмэнс-Роуд 5 А, этажом выше моей тётушки Хэнайф, или Ханны, как я её называл. Я , Кеки и Санела были очень близки. У нас было полное взаимопонимание.
Но была одна херня, которая продолжалась в мамином доме. Наркотики тянули мою сводную сестру в трясину всё глубже и глубже, и мама дёргалась каждый раз, когда кто-то звонил или приходил:«Нет, нет, вроде пронесло».
Разве недостаточно было несчастных случаев? Что теперь? Мама слишком быстро старела и приходила в бешенство при виде наркотиков. Недолгое время спустя, или даже вернее сказать, недавно, она позвонила мне вся на нервах: «Наркотики в холодильнике! Боже мой, наркотики!». Я тоже занервничал. Я позвал Кеки и напористо спросил: «Какого хрена наркота делает в мамином холодильнике?!». Он не понимал, о чём я. Позже мы были удивлены. Оказывается, она говорила о снюсе (шведский жевательный табак).
«Остынь, мам, это просто снюс».
«Такое же дерьмо», — ответила она.

Те годы были действительно накладывали на неё отпечаток, мы должны были вести себя лучше. Но мы не знали как. Нам знакома была только хамоватая манера. Сводная сестра вскоре съехала вместе со своей наркотой, и пошла в центр реабилитации. Но она всё время скатывалась в то же дерьмо, и в конце концов мама перестала с ней общаться. Или наоборот. Деталей я не знаю. В любом случае, это было жёстко, но у нас в семье так заведено. Мы держим обиды в себе, чтобы потом драматично заявить: «Я не желаю тебя больше видеть!» или что-то в этом роде.
Так или иначе, я помню, как однажды я был у сестры в квартирке, навещал её. Она снова была с наркотиками. Вроде бы это был мой день рождения. Ну, я так думаю. Я купил ей какие-то подарки, она была очень любезна. Но когда я направился в ванную, она запаниковала и остановила меня. «Нет, нет», — она вопила, забежала туда, и начала что-то переставлять. Я знал, что что-то было не так. Это походило на тайну. Подобное уже случалось. Как я уже говорил, они держали это в секрете от меня. Но у меня были свои вещи, велосипед, футбол, мечты о Брюсе Ли и Мохаммеде Али. Я хотел стать таким, как они.

В Югославии у папы был старший брат Сабахудин, которого усыновили сразу после него. Его называли Сапко, моего старшего брата в честь него назвали. Сабахудин был боксером, редким талантом. Он выступал на соревнованиях за клуб БК Раднички в городе Крагуевац, потом стал чемпионом клуба и сборной. Но в 1967 году, будучи 23-хлетним парнем, к тому же, молодоженом, Сабахудин решил поплавать в реке Неретва, а там было сильное течение и все такое. Короче, у него что-то случилось с сердцем или легкими. Он наглотался воды и утонул. Представьте, какой трагедией это стало для всей семьи. Папа вообще ударился в фанатизм: он начал пересматривать все поединки, причем не только с участием Сабахудина, но и Али, Формана, Тайсона, да еще и фильмы с Брюсом Ли и Джеки Чаном на старых кассетах.

Это-то мы и смотрели, собираясь у телевизора. Шведское телевидение было отстойным, его для нас не существовало. Мы жили в совершенно другом мире. Мне было 20, когда я впервые посмотрел шведский фильм, и тогда я понятия не имел о шведских героях или спортсменах, как Ингемар Стенмарк или ком-то подобном. Но Али я-то уж знал! Вот это легенда! Он всегда гнул свою линию, невзирая на общественное мнение. Он никогда не просил прощения: это я тоже навсегда усвоил. Ох, как же крут этот чувак! Он делал свое дело. Таким должен быть каждый. Я тоже пробовал все эти штучки, типа «я самый крутой». В Русенгорде крутая репутация была необходима, а то можно было вляпаться по уши, получить кликуху, например, самым ужасным было прозвище «ссыкло», от него уже не отвяжешься.
Хотя тут никто ни с кем особо и не ссорился. Не плюй в колодец, как говорится. К тому же, Русенгорд был один против всех. Я тоже бегал, пялился и орал на расистов, устроивших демонстрацию 30-го ноября, а однажды на фестивале в Мальмё я видел кучу парней из Русенгорда, штук 200, и все они преследовали какого-то пацана. Признаться, выглядело это как-то не очень справедливо. Но так как это были парни из моего района, я побежал с ними, не думаю, что тот пацан был этому особо рад. Вместе мы выглядели дикими и дерзкими. Но быть крутым — это не всегда легко.

Когда я с отцом жил около школы Стенкула, я часто допоздна задерживался у мамы, так что в итоге мне приходилось возвращаться домой в полной темноте, проходя через бетонный туннель, лежащий по диагонали к мосту Аннелунд, пересекающий улицу Амираль. Однажды, несколько лет назад, в этом месте отца обчистили и так избили, что в итоге в больницу его доставили с пробитыми легкими. Я часто думал об этом, хотя не очень-то и хотелось. Чем сильнее я пытался подавить в себе это воспоминание, тем яростней оно всплывало в моей голове. В этом квартале сейчас построили эстакаду и проложили рельсы. Еще там есть мерзкий переулок с чахлыми кустами и парой фонарных столбов: один перед туннелем, второй — после. И все равно там всегда жутко и темно. Поэтому столбы стали моими маяками. В темном промежутке я мчался сломя голову, с бешено колотящимся сердцем, и все это время я знал: «Само собой, там меня поджидают какие-нибудь мерзавцы, типа тех, которые избили отца». Все время я думал об одном: если я максимально быстро пробегу через туннель, всё будет в порядке, и я целым доберусь до дома. Да уж, в такие моменты я определенно не был похож на Мохаммеда Али.

В другой раз отец брал меня и Санелу поплавать в Арлэв, а после я остался там у друга. Когда я пошел домой, начался дождь. Лило как из ведра, я гнал на велике изо всех сил, и домой вернулся промокшим до нитки. Тогда мы жили на Зенит-Стрит, чуть дальше от Русенгорда, я очень устал. Я весь дрожал, и живот болел. Было так больно. Я едва мог двигаться, и лежал в кровати, свернувшись калачиком. Меня стошнило. Начались судороги. Я нервничал.
Сообщение отредактировал Торрес 15 апреля 2015 - 04:35
#6 15 апреля 2015 - 04:29
snatch
snatch Посетители Сообщений: 0
епст, а много короче можно? я тему прочитал, но читать многотомник про возрастного игрока ПСЖ? Здесь? Зачем?
Сообщение отредактировал snatch 16 апреля 2015 - 00:18
#7 15 апреля 2015 - 23:34
Торрес
Торрес Забанен Сообщений: 0
А кто вобще кого-то заставляет читать. Не нравится, проходи мимо. Но кроме того как бросить очередную какашку, видно способностей нет.

Глава пятая

"Я научился не жалеть себя"

Папа уверенно вошел, он был самим собой: много пил, а холодильник был пуст. Но когда случается что-то с тем, что он любит, такого, как он, не сыскать. Он вызвал такси, поднял меня в том единственном положении, в котором я мог тогда находиться(я был на креветку немного похож), и отнёс к машине. Тогда я был лёгок как пёрышко. Папа был большим и сильным и реально сумасшедшим, он кричал на таксистку как лев: «Это мой мальчик! Он для меня всё! Забудьте про все правила, если нужно я заплачу штрафы, полицейских тоже оставьте мне», и женщина сделала всё, как он просил. Она мчалась быстрее пули, и мы добрались до детского корпуса больницы в Мальмё. Ситуация, как мне сказали, была критическая. У меня спина стреляла, а папа что-то слышал о людях, у которых это происходит, поэтому вроде начал ругаться. Он готов был поставить весь город на уши, если бы что-то пошло не так.
Но он вроде успокоился, я лежал на животе, а в позвоночнике стреляло. У меня диагностировали менингит, медсестра опустила жалюзи и погасила свет. Вокруг меня было темно, мне дали какие-то лекарства, а папа смотрел на меня. В пять утра следующего дня, я открыл глаза, и боль ушла. До сих пор не могу понять, отчего всё это было. Может, я плохо за собой следил.
Питался я точно плохо. Я тогда был физически слабым. Но я был силён в другом. Я забыл об этом и вместо того, чтобы сидеть дома, я отправился искать приключений. Я всё время бегал. Внутри меня как будто пламя было, и, так же, как мой папа, я всё делал зря. Это были непростые годы, я сейчас это осознал. Мой отец иногда съезжал с катушек, он кричал: «Вы должны быть дома в то или иное время! Вы даже этого, чёрт побери, сделать не можете!».

Если вы существовали в мире отца, попав в беду, вы должны были быть мужчиной, уметь постоять за себя. Отговорки типа «У меня болит живот», «Сегодня мне грустно» не прокатывали.
Я научился всегда двигаться вперёд, стиснув зубы. Я научился не жалеть себя. Когда мы купили мне в Икее новую кровать, у отца не осталось денег на транспорт. Там нужно было ещё пятьсот крон, или что-то вроде того. Ну, и что мы могли поделать? Всё просто. Папка взвалил кровать себе на спину и потащил её, миля за милей. Реально сумасшедший. А я тащился сзади со спинками от этой кровати. Они были чрезвычайно лёгкими, я старался не отставать от отца: «Пап, остановись, успокойся, пап!». Но он продолжал идти. Он был такой, знаете, мачо. Иногда заявлялся на родительские собрания как настоящий ковбой. Его, конечно, сразу замечали. Всем было интересно, кто же это. Его уважали. Учителя даже передумывали жаловаться на меня. Они понимали: с этим парнем шутки плохи.

Меня спрашивали: чем бы я занимался, если бы не стал футболистом? Понятия не имею. Возможно, я бы стал преступником. Тогда уровень преступности был высок. Не в том смысле, что мы только и делали, что воровали. Но кое в каком дерьме я был замешан, не только велосипеды угонял. В магазинах я тоже подворовывал, за что частенько огребал. Но я всегда воровал по нужде, и мне крупно повезло, что отец об этом так никогда и не узнал. Он хоть и пил, но всё равно был порядочным. Вы должны делать правильные вещи. Не воруйте. Это будет только тянуть вас вниз.
В тот раз, когда нас в зимних куртках поймали в универмаге Уэсселс, мне ещё повезло. Мы там набрали на 1400 крон. Это вам не конфетки воровать. Папин друг должен был приехать и забрать нас, а когда домой пришло письмо о том, что Златан Ибрагимович арестован за воровство, бла бла бла, я успел порвать его прежде, чем оно бы попалось на глаза отцу. Мне повезло, и я продолжил воровать, хотя да-да-да, это могло закончиться плачевно.
Одну вещь я могу сказать наверняка: я никогда не имел никакого отношения к наркотикам. Я был целиком и полностью против них. Я не только пиво папино выливал. Я выбрасывал мамины сигареты. Я ненавидел любые яды. Когда я первый раз напился, мне было лет 17-18, и меня вырвало на лестничной клетке. Ничего удивительного, так со многими было. После этого я долго не пил. Разве что случился небольшой коллапс во время празднования первого скудетто с Ювентусом. Это всё Трезеге, змеюга, заставил меня сыграть с ним в литрбол.
Мы с Санелой следили за Кеки в Русенгорде. Ему было запрещено пить и курить, иначе мы пришли бы за ним. С моим младшим братом было не так, как со всеми.

Мы заботились о нём. Что касается чувств, тут ему помогала Санела. Что пожёстче — ко мне. Я был за него горой. Я взял на себя ответственность. Но была и другая часть меня. Я никогда не был святошей. Я не был особо добр к друзьям или товарищам по команде. Я был агрессивен, творил неведомую херню. Если бы сейчас кто-то вёл себя так по отношению к Макси и Винсенту (прим. переводчика — дети Ибрагимовича), я пришёл бы в бешенство. Но это факт, о котором нельзя забывать. Я был двуликим уже тогда.
Я был дисциплинированным, но диким. Пытался выяснить, что с философской точки зрения это значит. Я и говорил, и делал. То есть, не просто говорил: «Я лучший, а ты вообще такой?». Конечно, нет, это всё так по-детски, но ты либо выполняешь, либо пустословишь, как эти шведские звёзды. Я хотел стать лучшим, будучи дерзким. Не то, чтобы я мечтал там суперзвездой стать, или что-то типа того. Иисус, я прибыл из Русенгорда! Но, возможно, всё это изменило меня.
Я был проблемным. Сумасшедшим. Но у меня был характер. Я частенько опаздывал в школу. Я не мог по утрам нормально вставать, до сих пор не могу. Но я делал домашнее задание. Ну, иногда. Математика для меня была самым лёгким предметом. Раз, два, три, и решение готово. Это немного напоминало футбольное поле. Картинки и решения ударяли в мою голову, словно молния. Но я не любил записывать, поэтому учитель думал, что я мошенничаю. Я не был похож на парня, который бы хорошо учился. Я был больше похож на прогульщика. Но я реально учился. Я читал всё перед контрольными, и забывал на следующий день. Я не был плохим парнем. Я просто не мог усидеть на месте. У меня было шило в одном месте.

То были бурные годы. Мы всё время переезжали, я даже не знаю почему. Но мы редко задерживались в одном месте больше года, и учителя этим пользовались. Они говорили, что меня нужно определить в школу по месту жительства, и не потому что они чтили правила, а потому что надеялись от меня избавиться. Я всё время ходил в разные школы, поэтому завести друзей для меня было проблемой. Папа был на дежурстве, к тому же у него были война и пьянки, а ещё был тиннитус. У отца звенело в голове, и я заботился о себе всё больше и больше, стараясь не обращать внимания на хаос, который творился в нашей семье. Там всегда происходила какая-нибудь херня.

Как известно, мы, балканцы, суровые. Сестра со своими наркотиками оборвала с мамой и нами все контакты, это, может, было и ожидаемо, после всей борьбы с наркотой и реабилитационных центров. Но и вторая моя сводная сестра была тоже была вычеркнута из нашей семьи. Мама просто стёрла её, и только потом я узнал почему. Всё из-за её бойфренда-югослава. Они с моей сестрой спорили, и мама по некоторым причинам приняла его сторону. Сестра разнервничалась, и они с мамой долго орали, поливая друг друга дерьмом. Ничего хорошего, конечно. Но это ещё не конец света.
Это был первый раз, когда мы всей семьей переругались. Мама была горда, но я предполагаю, что они с сестрой что-то скрывали. Я это понял. Такие вещи не забываются. Я вообще злопамятный. Я помню всё то плохое, что мне сделали, и могу держать в себе обиду долгие годы. Но сейчас это зашло слишком далеко.

Нас было пятеро у мамы, и вдруг стало только трое: я, Санела и Александр. Ничего нельзя было вернуть. Это было словно в камне высечено. Сводная сестра была больше не с нами, годы шли. Она ушла. А спустя 15 лет неожиданно позвонила маме. У неё уже был сын, мамин внук, словом.
«Привет, бабуль», — сказал он, но мама не желала слушать.
«Мне очень жаль», — ответила сестра и повесила трубку.
Я не мог поверить в то, что услышал. Мне стало плохо. Это невозможно описать. Я хотел исчезнуть. Испариться. Не делайте так! Никогда в жизни! У нас в семье все такие гордые. Это погано. Но я, несмотря ни на что, был счастлив. У меня был футбол.

Часть шестая

"Кто выпустил этого иммигранта"

В Росенгарде у нас были разные области (огороженные места или общины), ни одна из них не была лучше или хуже другой, правда, одна из них называлась цыганской и имела довольно низкий статус. Это всё не выглядело так, будто бы турков и албанцев собрали в одном месте. Это была область, где не имело значения откуда твои родители. Но вы должны были оставаться в своей собственной общине и моя, где у мамы был дом, называлась Тёрнросен. Тут были качели, игровая площадка, футбольное поле, где мы играли каждый день. Иногда мне запрещали играть. Я был слишком мал. И в одно мгновение всё перевернулось.
Я очень не хотел остаться на обочине. Я ненавидел проигрывать. Но всё же самым главным был не выигрыш. Какие-то финты и другая чепуха вызывали крики «Ничего себе! Посмотрите на это!». Ты мог произвести впечатление на парней своими умениями, ты практиковался, чтобы стать лучшим, но тут мамы кричали из окон: «Уже поздно. Еда готова».

«Скоро, скоро», - кричали мы в ответ и продолжали играть. Это могло продолжаться допоздна, уже шёл дождь и вокруг был сплошной хаос. Но мы продолжали играть. Мы никогда не уставали. У тебя должны были быть быстрыми ноги и твой ум, особенно у меня, ведь я был маленьким и слабым, меня могли легко сбить с ног. Но я получил бесценный урок. Я должен был его получить. Иначе очередное «вау» прошло бы мимо меня. Я часто спал с мячом, думал о новых финтах, которые я мог бы воплотить в жизнь на следующий день. Всё это напоминало фильм, который продолжал идти.
Моим первым клубом стал MBI (Malmö Boll och idrottsförening). Мне было шесть лет, когда я попал туда. Мы играли на гравии за зелеными бараками, на тренировки приезжал на ворованных велосипедах и не отличался примерным поведением. Пару раз тренеры отправляли меня домой, я кричал на них, ругался, всё время слышал: «Сделай пас, Златан!». Это выводило из себя и я чувствовал себя неловко. В MBI играли как иностранцы, так и шведы, и многие родители ныли после моих финтов. Тогда я послал их к чертям и через некоторое время сменил клуб, пришёл в FBK Balkan, и это было что-то с чем-то!

В MBI шведские папы стояли и кричали: «Давайте, ребята! Отличная работа!».
В FBK Balkan зашли немного дальше: «Я отымею твою маму в задницу!» Эти югославы сумасшедшие, они много курили и разбрасывались своей обувью. В эти моменты я думал: «Прекрасно, как и дома. Моё место здесь!» Тренер был из Боснии. Там, в Югославии, он играл на высоком уровне. Он стал для нас своего рода отцом. Иногда он нас подвозил до дома и мог дать мне пару крон на мороженое или еду, когда я был голоден.
На некоторое время я стал вратарем. Почему так получилось я не знаю. Возможно, что я сказал предыдущему, что он отстой и я смогу сыграть лучше него. Скорее всего, так и было. Но в игре я пропустил много голов, а потом был взбешен. Я орал на всех, называл их дерьмом. Кричал, что футбол дерьмо. Что весь мир – дерьмо, и что я хотел бы играть в хоккей: «Хоккей намного лучше, долбанные вы идиоты! Я стану хоккеистом! Убейтесь!»
И я решил пойти в хоккей. Мне хватило одного взгляда. Черт побери, сколько для него нужно всякой дряни. А главное, сколько на этот хлам нужно потратить денег. Единственным вариантом осталось возвращение в этот дерьмовый футбол. Но я перестал быть вратарем и пошёл в атаку. Подобрел.

Однажды мы готовились к игре. Меня там не было, но все спрашивали: «Где Златан? Где Златан?» До начала матча оставалась минута, а тренер и мои партнеры по команде, вероятно, хотели меня убить: «Где он? Какого хера его нет на такой важной игре, как эта?». Но потом они увидели, что какой-то сумасшедший парень едет на велосипеде, как последний идиот на украденном велосипеде мчится к тренеру. Что за сумасшедший собирается переехать его? Прямо перед ним я резко затормозил, отбросил велосипед и ринулся на поле. Думаю, что тренер сошёл с ума от ярости.
Песок попал ему в глаза. С минуту он не видел. Но он позволил мне играть и вроде мы выиграли. У нас была хорошая банда. Одно время меня наказали за какое-то дерьмо, и в первом тайме я сидел на скамейке. Против каких-то слабаков мы «летели» 4-0, иммигранты обыгрывали хороших парней, в воздухе витала агрессия, я был очень зол и был на грани от срыва. Как мог этот идиот оставить меня на скамейке?

– Ты тупой? - спросил я тренера.
– Спокойнее, спокойнее, в скоро я выпущу тебя.
Он позволил мне выйти во втором тайме и я забил восемь мячей. Мы выиграли 8-5 и я издевался над соперниками и, конечно, был хорош. Был техничен, всю игру бежал в свободные зоны, и в блоке, где жила моя мама, я стал маленьким чемпионом, за то, что творил неожиданные вещи на узком пространстве. Но я очень устал от характеристик в стиле Дональд Дак и как-то ляпнул: «Я знал, что Златан станет кем-то особенным, бла бла бла».
Он был моим лучшим другом. Звучит по-идиотски.

Никто ничего не замечал. В мою дверь не стучали «большие» клубы. Я был маленькой соплячной задницей. Слова менялись от «Ох, вам должно быть приятно, что у вас такой талантливый мальчик» до «Кто выпустил этого иммигранта?». Уже тогда у меня было много взлетов и падений. Я мог в одной игре забить восемь голов, а в другой выглядеть просто ужасно.
Я связался с парнем по имени Тони Флайджер. У нас был общий учитель языка. Его родители были тоже с Балкан и мы стали типо крутыми ребятами. Он жил не в Розенгарде, а в непосредственной близости от Ветемоллеггатан [улица Мальмё – прим.]. Мы родились в один и тот же год, только он в январе, а я в октябре, и я думаю, что это что-то да значило. Он был больше меня и сильнее, считался большим талантом. Тони часто повторяли: «Посмотрите на него, какой игрок!», а я был в его тени. Думаю, мне сыграло на руку, что я понимал это. Мне нужно было быть андердогом. Но, как я уже говорил, я в то время не был большим талантом. Скорее, диким, маньяком, юношей, который не контролировал свой характер. Продолжал кричать на игроков и судей, часто менял клубы. Играл в FK Balkan. Потом вернулся в MBI, затем снова в FK Balkan, оказался в BK Flagg. Никто не приводил меня на тренировки и иногда я поглядывал на стоящих у кромки поля родителей.

Моего отца никогда я там не находил, ни среди югославов, ни среди шведов, и я не знал о чём думать. Всё было так, как должно было быть. Мне никто не был нужен. Я привык к этому. Но несмотря на это мне было больно. Не знаю. Вы привыкаете к своей жизни, и я продолжал держать её на расстоянии. Папа был папой. Он был безнадежен. Он был фантастическим. Он был вершиной и одновременно низиной. Я не рассчитывал на него так, как это обычно делают дети. Но все же, я думаю, у меня были надежды на его счёт. Блин, вот представьте себе его реакцию, если бы он видел удивительный материал, какую-нибудь бразильскую вещицу? У папы были моменты, когда он выглядел увлеченным. Он хочет, чтобы я стал юристом.
Не могу сказать, что я верил в возможность этого. В моих кругах трудно стать адвокатом. Ты совершаешь сумасшедшие вещи и мечтаешь стать крутым парнем. У нас не было практически никакой поддержки от родителей, но это было не всё: «Могу ли я рассказать шведскую историю для тебя?» Вокруг играла югославская музыка, валялись банки с пивом, холодильники были пусты, а говорили лишь о балканских войнах. Но иногда, вы знаете, шла речь и о футболе и когда папа заводил о нём, я был просто счастлив. А в один прекрасный день, который я помню до сих пор, тогда в воздухе парило торжество, он сказал:
– Златан, пришло время играть в каком-нибудь большом клубе.
– Что ты имеешь в виду под «большим» клубом?
– Хорошую команду, Златан. Мне нравится, например, «Мальмё».

Не думаю, что я его понял. Что было такого особенного в этом «Мальмё»? Я ничего не знал о их составе. Но знал немного о самом клубе. Как-то я и мой FK Balkan встречались с ними, и я подумал: почему бы и нет? Тем более, если об этом говорит мой папа. Но я даже не знал, где находится их стадион или что-нибудь ещё в городе, связанное с клубом. Мальмё для меня был неизвестным. Это был другой мир. Мне было целых тринадцать лет, прежде чем я оказался в центре города, и я, честно говоря, ничего не понял о жизни там. Зато я разузнал дорогу и мне потребовалось тридцать минут, чтобы на велосипеде с полиэтиленовым пакетом в руках, где лежали мои вещи, добраться туда. Я, конечно же, нервничал. Мальмё – это серьёзно. Это было не обычное «на, поиграй, малыш». Здесь ты был как на суде, ты должен был занять чье-то место. Я сразу заметил, что не был похож на других, и уже было приготовился собрать свои вещи и вернуться домой. Но на второй день тренер Нильс сказал мне:
– Добро пожаловать в команду.
– Вы серьезно?

В клубе было несколько иностранцев и среди них Тони. Кроме того были и шведы, выходцы из Лимхамна, богатенькие [южный район Мальмё, наилучший для проживания – прим.]. Я ощущал себя парнем с Марса. Не потому, что у моего папы не было большого дома или потому, что он не ходил на мои игры. Я разговаривал по-другому. Я использовал дриблинг. Я взрывался как бомба, боролся на поле. Однажды я получил жёлтую карточку за крик на моих товарищей по команде.
– Ты не должен так делать, - сказал тогда рефери.
– Можешь отойти и трахнуть себя, - крикнул я в ответ и увидел перед собой красный свет.
Шведы разговорились. Их родители захотели, чтобы меня убрали из команды, а я же думал: не позволю им сделать этого. Снова сменю команду. Или уйду в таэквандо. Это круто. Футбол – дерьмо. Папа какого-то идиота написал заявление. «Златан должен быть выгнан из команды», – писал он, и практически все подписались. Они говорили об этом всё время: «Златану тут не место. Мы должны выбросить его. Подпиши, бла-бла».

Это было безумие. Ладно, я был в контрах с папенькиным сынком. Он наговорил всяких гадостей и я не сдержался. Просто боднул его. Но позже я действительно жалел о случившемся. Я взял велосипед и приехал к нему в больницу, извинился. Это было идиотским решением, но заявление? «Убирайся отсюда!» Тренер, Аке Калленберг, взглянул на список:
– Что это за дерьмо?
Он просто разорвал его на части. Он был хорош этот Аке. Или я просто ничего не понимаю в хороших людях. Практически год он держал меня на скамейке и как все остальные думал, что я слишком много дриблингую, кричу на товарищей по команде, имею неправильных подход и всё в таком роде. В те годы я узнал нечто важное. Если есть такой парень, как я, но уважаемый, то я должен быть в пять раз лучше, чем Леффе Перссон [шведское имя – прим.] и все остальные. Приходилось тренироваться в десять раз интенсивнее. Или не будет ни единого шанса. Ни в коем случае. Особенно, если ты вор великов.
Сообщение отредактировал Торрес 16 апреля 2015 - 05:54
#8 16 апреля 2015 - 05:44
snatch
snatch Посетители Сообщений: 0
Это DDoS-атака ПСЖ ?
Сообщение отредактировал snatch 17 апреля 2015 - 01:06
#9 17 апреля 2015 - 01:05
Торрес
Торрес Забанен Сообщений: 0
Маразм крепчал....
#10 17 апреля 2015 - 09:36
  • Наш сайт использует файлы cookies для более комфортной работы пользователя. Продолжая просмотр страниц сайта, Вы соглашаетесь с Политикой использования файлов cookie.
    Подтверждаю
    Закрыть